Книга Кагала [3-е изд., 1888 г.] - Яков Брафман

Накожная болезнь, прикосновение к мертвому телу человека или околевшего животного, к женщине во время периода менструаций, даже к предметам, которых коснулся больной, умерший или женщина во время родов, периода менструаций и т. п., все это, наравне с различными вольными и невольными прегрешениями, требовало очистительных и искупительных жертв, которые приносили натурою: чистыми животными и птицами, мукою, вином, маслом и т. п. Сверх сего, духовенству принадлежали первенцы мужского пола скота и человека. За последнего родители должны были дать выкуп в размере 5 шекелей. Наконец, еврей должен был давать ежегодно десятины от полевых продуктов, садов, скота и прочего, раз в пользу храма, другой раз — на расходы во время пребывания в стенах Иерусалима, где каждый еврей обязательно должен был трижды ежегодно представляться Иегове не с пустыми руками, и, наконец, третий раз, через два года в третий, с евреев собирали десятину со всего в пользу нищих[104].

Тягостное экономическое положение народа самым рельефным образом выражается в следующей жалобе еврея на духовенство синедриону: «Я, мирянин, в поте лица кушаю хлеб свой. Сколько трудов я должен перенести, чтобы добыть хлеб, а десятинами и сборами, которыми мы обложены, и счета нет! Я должен пахать, сеять, жать, собирать, молотить, сушить, очищать; затем: молоть, квасить, мешать тесто, печь и утром уже торопиться к порогам домов священника и левита, чтобы принести им, кроме десятины, еще „хала“ (часть от каждого теста, лепешку), „бикурим“ (первый созревший плод), „бехорот“ (первородных детей и скот), „решит-гагез“ (шерсть от первой стрижки овец и баранов). А при убое скота должен доставить священнику „зероа“ (лопатку), „лехоним“ (челюсти) и „кеба“ (желудок). При всем этом нами однако же еще не довольны ни священники, ни левиты[105]». Как ни мрачна эта картина систематического обирательства, но народ покорно позволял эксплуатировать себя. Евреи сами даже, как говорится в приведенной жалобе, утром торопились к домам священников и левитов, чтобы уплатить им свою повинность. Другого выхода тут не было. Не забудем при этом, что духовенство имело в своих руках полицейскую медицину. В силу этого обстоятельства каждый священник мог запереть еврея, у которого замечены веред, сыпь или другая какая-либо накожная или внутренняя болезнь, на 7, 14 и более дней в собственном его доме, или в отдельной от семейства комнате, в которую ему издали подавали кушанье и сторонились от него вообще, как от зачумленного. По окончании же срока карантина, от усмотрения священника зависело приказать больному принести очистительную жертву и возратить ему свободу или же изгнать его навсегда в колонию нечистых, откуда редко кто возвращался.

Такую же власть дала духовенству полицейская медицина и над домами евреев. Заметив «язву» в стене того или другого дома, священник имел право велеть всем жильцам оставить дом и запереть его на известный срок. Затем он мог приказать сломать стену, в которой сидит «язва», заменить ее новою и дом опять запереть на срок. Если же «язва», по усмотрению священника, этим мерам не уступала, то он имел право велеть сломать весь дом и груз вывезти за город.

Имея в виду случаи необходимости в медицинской помощи со стороны духовенства, евреи аккуратно возили к ним требуемые с них жертвы и десятины и т. п., тем более что этим сборам, как мы выше говорили, сочувствовали и члены сейма, и старейшины. Впрочем, были случаи, что духовенство насильственно брало десятину и прочие сборы[106]. Но подобные случаи были редки.

Результатом значительного числа абсолютных субботних и праздничных дней[107], субботних годов и изложенной податной системы в пользу храма было то, что правнуки пастухов и пахарей, которые жили здесь до вавилонского плена, евреи второго храма постепенно бежали от земледелия и скотоводства к занятию, которому частые перерывы с наступлением праздников не так вредны и которые закон не обложил тяжелою данью в чью-либо пользу. Этим занятием явилась тогда торговля. Кроме того, торговля имела для евреев еще особенную соблазнительную силу. Выше мы видели, что по еврейскому закону имущество иноверца свободно и что закон этот признает подобное имущество собственностью того еврея, который раньше других успеет наложить на него свою хазаку (право владения), т. е. завладеет этим имуществом какими бы то ни было средствами. После разрыва всех связей, существующих между евреями и окружающими их язычниками, совершившегося в силу введенного сеймом знакомого нам порядка вещей в Иудее торговля осталась единственным фактором, посредством которого каждый еврей нередко даже при содействии местной еврейской власти, а всегда под ее покровительством, мог применять означенный закон на практике[108]. В силу этого порядка вещей евреи постепенно перешли от плуга и нивы к торгашеству, на толкучку. Под влиянием этого порядка вещей и виноградники еврейские потеряли свое вино, а истекавшая когда-то «млеком и медом» земля уже при втором храме постепенно превращалась в пустырь[109].

С восстановлением политической независимости Иудеи, Иоанн Гиркан покорил идумеев и присоединил к Иудее много городов от соседних народов. Ненависть и призрение к язычникам, затаенные до сих пор под двусмысленною личиною еврейских религиозных, административных и судебных учреждений, ныне торжественно выступили наружу, преображенные в меч и огонь. Храм самаритян был разорен, и не только жившим в еврейских городах, но и в завоеванных чужих городах иноверцам житья не стало. Всем покоренным племенам предоставлено было на выбор обрезание, а с ним вместе еврейская вера или смерть.

Оставлением за собою царской короны Иоанн Гиркан вооружил против себя захвативших в свои руки бразды правления в Царстве Иеговы книжников и фарисеев, с которыми он прежде жил в дружбе и во всем держался их учения.

Присвоение Гирканом царской власти шло против проповедуемого фарисеями догмата о восстановлении трона Давида. По этому поводу на пир, который Иоанн Гиркан дал фарисеям после разорения ненавистного фарисеям храма на горе Гарезим, один из книжников обращается к нему со словами: «Оставь ты царскую корону, ибо священство принадлежит только потомкам Аарона». Кроме сего фарисеи пустили еще в ход молву, будто мать Гиркана была в молодости в плену у язычников, что по законам еврейским лишало Иоанна Гиркана права и на тиару Аарона. Наконец эти выходки окончились жестоким избиением большого числа фарисеев. Иоанн Гиркан на старости лет бросил их учение и сделался последователем Цадока, которого держались гонимые прежде Гирканом самаритяне[110].

Изложенное обстоятельство произвело раскол в иудействе. Возникли 1) саддукеи, к которым принадлежал как царь-первосвященник, так и духовенство и 2) фарисеи, в числе которых были книжники и проникнутая их ученьем часть народа. Первые отрицали толкование закона и предание, а вместе с ними и приведенный догмат в пользу прав династии Давида, вторые же стояли за предание и догмат. Признавая власть Асмонеев как царей незаконною, последние по-прежнему всегда имели в своей среде наси (князя) из дома Давида, который считался главою их партии, а нередко и главою синедриона. Этот порядок вещей, который начинается с восстановлением политической независимости иудеев Маккавеями, продолжался и во время Иродов[111], до окончания эпохи Гаонов, о которых говорить будем ниже. Но ведя между собой ожесточенную борьбу из-за вопроса должно ли слово Пятикнижия быть принято в прямом смысле или с известным толкованием и стараясь перещеголять друг друга ревностью в исполнении обрядов Пятикнижия, служащих и тем и другим отчасти источником прямых материальных выгод, а отчасти выгодною вывескою благочестия, под личиною которой удобнее было обирать и угнетать народ, саддукейские служители храма и фарисейские чиновники образом своей жизни вообще, а в особенности отношениями своими к простому народу — ам-гаарецу, — которого книжная знать, как мы выше говорили, третировала как скот, шли в разрез с главною целью Пятикнижия, стремящегося к водворению между евреями справедливости, взаимной любви, сострадания, милосердия и т. п. Все эти высшие чувства, которые, под благотворимым влиянием Пятикнижия, исподволь стали пробуждаться в народной массе, были чужды корыстолюбивым и честолюбивым саддукеям и фарисеям, которых так живо характеризует слово, с которым Спаситель[112] обращается к народу, говоря: «что они (фарисеи и книжники) велят нам соблюсти — соблюдайте и делайте, по делам же их не поступайте: ибо они говорят а сами не делают»[113]. Протестом крайне безнравственному направлению приведенных обеих сект, религия которых заключалась лишь в точном исполнении форм обрядов, явилась третья секта — ессеев. Любовь к Богу и ближнему — вот начала, которые секта эта положила в основание своей жизни. В среде ессеев явился наконец, по мнению многих, сам Бог, воплощенный в лице Иисуса Христа, чтобы упразднить все отделяющие евреев от иноверцев законы Ветхого Завета и на основании нравственных его начал, т. е. любви к Богу и к ближнему, заключить Новый Союз со всем человечеством[114].